Вы когда-нибудь задавались вопросом, бывает ли дорога, по которой ты идёшь, цветом.... Ну, как бродячая собака? И бывает ли улыбка, которая изредка трогает губы забитого, зажатого в кокон собственных противоречий парнишки, пушистой, как шерсть этой самой собаки?
Вилли задавался. Вилли много чего знал - в том числе и то, что Бэтмена всегда будут преследовать два его вознесшихся — вопреки всем смертям — глаза, если однажды его притянут за загривок на операционный стол, как доподлинную жертву экспериментов, ведь врачи никогда не смотрят в глаза Уотту. Их глаза всегда где-то поверх его плечей, словно они забыли там, на невесть какой высоте, какой-то недостающий в медицинском хозяйстве предмет.
Раньше его навещал Терри. Приносил кулек конфет, и они вместе сидели в комнате для свиданий, где обколотый до невменяемого состояния Вилли хромал на слова, не мог связать даже два из них из патоки вязких мыслей. С другой стороны - ну и что? Слова — только повод. И действительно, не все ли равно, о чем говорить? Уотт верил всем сердцем: если он не мёртв, то кто поймёт, что он хоть как-то сломан?
А потом Макгиннес перестал появляться в Аркхэме. Немой музыкой в ушах проигрывались последние его поддерживающие фразы, брошенные на судьбу Вилли, в слове могла остаться хоть толика тепла от уходящего человека. Он стирал то, что творилось в его больной голове, как накипь, как плесень - легче не стало, просто было пусто. Ему стало непонятно, на что он живёт, - но не страшно. Вилли изменился безвозвратно - он хотел врываться, куда не звали, топтать, всё что только есть в поле видимости. Ему хотелось снова, пусть хоть это будет последний раз в его жизни, увидеть светящиеся диоды такого позитивного Терри - увидеть и ослепнуть. И это, как назло, совпало с решением врачебного совета опалить его мозги, как опаливают туши птиц на мясокомбинатах.
Сначала он вырывался. Сначала он натужно молил их - "не надо", хотя они говорили, что его ждет обыкновенный укол в медкабинете - он предчувствовал всё. Он год искал, чем приклеить себя к этому месту, растущему на тлене чужих душ - он знал о нём всё - сколько в нём света и тьмы, что за ток его питает, каков режим-распорядок дня. Он примерил на себя Аркхэм - и Аркхэм раздавил его своим весом. Реальность физически дрогнула в его животе, когда он, сорвав с себя мета-ошейник, наконец-то вырвался в Нео-Готэм - с одной только мыслью - найти Терри и сдавить его в объятиях любящей змеи. Он бежал долго, упиваясь своей жестокостью над теми, кто случайно встречался ему по пути - улыбка Уотта вывернулась наизнанку, вся обратилась в месть. Они прекращали дышать - он переступал через их тела, исполненный понимания, что не он выйдет на Бэтмена - Бэтмена гораздо проще найти, если тот выйдет на него.
Когда он впервые узнал, что Терри и есть Бэтмен - он не поверил.  Он долго молчал, обдумывая то, что услышал, и наконец ответил "В таком случае я клоун, который дурачит публику. Ты хочешь, чтобы я, как клоун, - продолжал Вилли, поскребывая ногтями подбородок, - Для меня нет проблемы заменить тебе хоть целый цирк на выезде. Но мы потом оба об этом пожалеем, не так ли?" 
Всё, чего хотелось на данный момент Вилли - это швырнуть их совместное детство поглубже в тартар. Предатель - позвать его домой, а затем вырвать из чужих рук свой голос-проводник, оставив умирать в застенках дурдома без какого-либо ориентира на маяк.
Он проходит мимо какого-то кафе на побережье Нео-Готэма, полностью игнорируя капающую с его рук и одежды кровь. Он не смотрит по сторонам, он полностью укрыт в себе, но вдруг он слышит - целебное для других и такое смертельное теперь для него:
- Терри, закажем ещё кофе?
- Терри, - шипит Вилли, медленно оборачиваясь на подозрительно знакомый женский голос, и каждое слово каплей горячей смолы капает из его сломанного рта, - Терри, а кофе хватит на троих?

- Виновные повсюду, - Вилли лаконичен как никогда. Он делает шаг и замирает, на губах играет жуткая улыбка, - Невиновных больше нет. Ты... Костюмированный говнюк.
В его глазах дурачится исключительно смертельный исход для каждого, кто посмеет сейчас перехватить его руку, занесенную для удара в лицо Терри. Поблизости нет даже Дэвиса, обычно тащившего его из этой вынужденной матрицы нравоучениями, что не каждый заслуживает смерти, и что даже миллион тел не положит спокойствие в его поглощенную ненавистью душу. Но где сейчас Даск? Шептали ли ему кости в холодных ногах: "без шанса", когда он точно также стоял напротив Терри, зная, что лишь один из них в итоге будет лакать слезы с разбитого в кровь лица? Старше его на несколько лет, но так на него похожий, с тем же фасадным бесом в грудине, что томно в нем с Вилли лишь крепнул.
- Ты думаешь те конфеты, что ты мне приносил, справлялись с горечью, которую я ощущал в своем рте?
Если бы тут был бы Дэвис, он предложил бы успокоиться. Слегка коснуться кожи ноготком, как жало вонзить его в свой висок, чтоб зуд слегка утих. Но ведь и Даск учил его драться так, как он пытается сейчас бить Терри, до того как тот доберётся до костюма - электроудным замахом руки в грудь, чтобы парализовать насквозь. Где если не собьёт штормящей волной с ног - подзатушит пассатом.
- Знаешь, чего не хватает на мне, Терри? ТВОЕЙ крови.
Но это все равно что плеваться в того, кто одет в скафандр. Вилли беспорядочен в ударах, как сама смерть, но Бэтмен ловок и, как давно уже было очевидно Уотту, чем-то из боевых искусств он все таки владеет.
Не изменив ни вкривь, ни вкось эмоциональный курс, Вилли вынимает из кармана последний доступный ему трюк - он просто приподнимает мужчину над землёй при помощи телекинеза и со смаком швыряет об асфальт. Мета-силы Вилли, так долго томившиеся в заточении, как он и сам, нестабильны - поэтому эта выходка отдаётся ослепительным взрывом, фейерверком в голове.
Уотт моментально зажимает между колен гудящую от боли голову, потеряв из зрения своего противника и чувствует себя так, будто он силится не прийти в порядок, а как минимум возродить кукурузу из попкорна.
Он не знает - ему начинать отпевать себя прямо сейчас или отхохотать по себе как следует? Драгоценные минуты утекают сквозь пальцы, он явно неликвиден продолжать бой. Несчастный маньяк, вооружённый пухом и прахом копателя с лопатой, лучше бы он и дальше торчал рядом с пронизанной током банкой с Дэвисом, скуля побитою собакою.
- Какая... Какая нормальная жизнь возможна после Аркхэма? Проще приготовить холодец на мангале, чем найти работу, где тебя не презирают за то, что ты просто есть. - иссохшимися губами обращается в охватившую его черноту Вилли. Впору аукать, но он крепится, постепенно приподнимает голову вверх - зрение восстанавливается по крупицам.

Этот город взрастил собой безумный аттракцион: одним неоправившимся днем того рокового школьного выпускного продолжает жить Вилли, в то время как все вокруг толкает его спать в могилу. Представить память в виде станций и подорвать к чертям их все –и если б только здесь существовал тот крайне нужный "болевыключатель", но его нет, и удар стулом по лицу так очевиден, так типичен от представителя родных готэмских палестин – язык насилия тебя облизывает, как какой-нибудь пес, и ты тут немного – кровавые ручейки на тротуар. Раньше Уотту казалось, дальше убийцы расти некуда, ан нет, еще выходит, можно подняться — совсем уж в кромешные ненавистники. Так хочется «зашибись!» крикнуть, но горло уже мертво.
- А может я хочу умереть? Мозг – голимое увечье, почесотка каждой мысли в нём невыносима, как блоха. Давай зайдем в какой-нибудь переулок и ты, лично ты, подведешь итог всей моей боли? Пожалуйста.
Тревожный Звонок распустит город, как вязанный свитер, оставив, возможно, лишь нить, чтобы вернуться. Придет время, и руки его станут собаками, может ноги – мудрыми змеями, и он загрызет всю свою нудность и страхи, потому что телекинез, к сожалению, помогает лишь вырваться из хватки Терри, отшвырнув того на несколько метров назад. Лишенный очков взгляд слепошарого юнца в это мгновение становится точнее и глумливей, ещё шампанистей искристостость характера, который проявляет себя в том, что Вилли сбегает в сторону центра города, пока мир рушится на кончик его головы, припадком перепутанных эмоций. Так уж вышло, что его мозг совмещает в себе и избу, и сор - и хотя удары Терри на какое-то время и стали золотым песочком на гололед, такого желанного отрезвления не наступило - Уильям лишь ещё больше загорелся идеей сжечь этот город напалмом.
Сначала он хотел догнать Дану, но потом передумал - искать её наощупь, когда она оторвалась на такое приличное расстояние - глупая затея. Затем он вспомнил, что Готэм построен из ничего и насилья, поэтому, как апофеоз этого насилия, где-то должны иметься ядерные ракеты - он и раньше о них наводил справки, но как-то не совсем ловко. От Терри теперь не спрятаться - Бэтмен придет за тобой в любом случае и накроет своим появлением, как накрывает сход горной лавины, он как тень, преследующая твое тело. В таком случае, Вилли уничтожит Готэм, потому что нет таким он как он покоя и рассудка.
Сердце застекленело от мысли, что он идет взламывать систему Уэйн Интерпрайзес, сам будучи выкройкой непослушного подростка. Он не вырос ни на грамм, ни на щепотку уже прожитых лет. Все ещё школьник старших классов - сердце оправляется само, сердце ржет над тем, как он вламывается в роковые двери принадлежащего семье властвующего над городом миллиардера небоскреба и, складывая пальцы пистолетиком, тут же делает пару дырок в голове перегородившей ему путь охраны - ему необязательно их видеть, он их чувствует лучше, чем может чувствовать вокруг себя ветки тот, кто полез в заросли кустов. Вместо крови у Вилли вода, вместо ударов толчки, вширь поползут зрачки от толчка до толчка. Он знает, что уже заработал себе даже не на пожизненное, а скорее на смертную казнь, поэтому старается смягчить режим своего поведения - остальные сотрудники падают уже не мертвыми, а бессознательными телами на пол здания.
Ракеты. Ракеты. Ракеты. Ракеты - это то, что поможет Вилли придать соответствующее настроение этому городу, слить серым пеплом весь населяющий его народ - если Терри их и заметит, уже будет слишком поздно что-то отменять и слава Богу - может быть в кои-то веки Бэтмен возьмет в кавычки свое неумолимо гордое "я" и признает, что он не везде и не всегда всесилен.

- Может мне ещё в Аркхэм вернуться самому, дверь за собой прикрыть? Я человек, и как у всякого человека у меня было будущее. Теперь его нет. Ничего нет. Я с ужасом смотрю на то, чем я стал. Вибрирующей, ломкой скульптурой из бабочек, которая разлетится с первым щелчком гипнолога. Это шершаво-кошмарное «никогда отсюда не выйдешь» - которое мне сказали в Аркхэме…. Я бы отдал два чемодана смыслов и нервов, чтобы понять, почему мне так нравится продолжать издеваться над людьми, отнимая у них самое драгоценное, что только есть. Их жизнь. Как будто кто-то посторонний схватил мой мозг за вязальный крючок и распустил его к чёрту.

Он не знает, с кем он говорит – вальсирующие хлопья слепоты во всем, включая слух. Он не может почувствовать, даже будучи одним из самых мощных псиоников этого города, но ему и плевать, клеймо на затылке каждой мысли о Бэтмене, как на больничных наволочках. Кому надо, тот его услышит. Клеймо излучает тепло. Может быть, с ним поздно говорить, он мумифицировался взрослостью, обезвожен обязанностями, отравлен ртутными парами серьезности….  Он выставляет телекинетический щит, на всякий запасной, понимая, что не может дать кому-либо приблизиться к себе до того, как все будет кончено.

- Я… Я Уильям Уотт. Выжатый чайный пакетик по жизни. И я хочу обратно…. Обратно в университет, у меня столько всего впереди. Почему… Почему я снова думаю о лицах людей, разбитых до консистенции вулканического варенья? Почему каждая клетка мне велит поступать так, как… Чтобы Бэтмен ещё больше разозлился.

Он опускается на пол, обнимая свои колени. Талантливая тень, тень высохшего таланта.  Взгляд роняет в потолок, точно пакетик чая на нитке – зеркальный, все дорого и богато, он так давно не видел этих маяков свободы из-за застенков Аркхэма, вот и сейчас не может насмотреться – он не хочет возвращаться в психушку. Сколько из его сегодняшних впечатлений выживут там? Правильный ответ – ни одно.

- Вернуть все к накатанной оси, ха? Терапевтические сессии? Давящий на голову мета-подавитель? Ириски в пакетике из Волмарта до конца моей гребанной жизни?! Почему я должен сдаваться? Я игрушка из твоего ящика на антресолях? Вилли можно поиграть, как плюшевым крокодилом с глазами-пуговками, а надоест – забыть там до следующего века?! Я не вернусь в Аркхэм.

Он сверлит глазами ядерное вооружение Уэйн Интерпрайзес, но даже не думает шевелить обрубками технопатии. Теперь не думает. Он не трепанирован зубчатой самовлюбленностью, как тот же Терминал, и ему не надо постоянно доказывать кому-то, что он самый лучший на свете злодей. Уильям Уотта не спасти, в нём скопилось так много ненависти - как радия в закромах миролюбивого диктатора. Он лишняя пешка в этом future simple, поэтому выход остается только один.

- Я люблю фуксию. И техно, из музыки. Наверное, я тебе больше не друг, но, все же… Если бы ты знал, как мне жаль.

Уотт улыбается. Спрятанный до этого в рукаве нож перекочевывает в руку – он хищная звезда Готэма, настоящая и страшная, а не мелкое городское зверье в намордниках смога. Он укладывается в одно движение – один ровный надрез ложится на горло, и телекинетическая штора падает на пол, лишившись ментальной руки, её поддерживающей. Вилли знает – революционеры не умирают, они просто впадают в спячку, как лягушки. Ещё больше он знает о том, что иногда артерии можно зажать, выиграв время до приезда Скорой помощи.
Но может быть, он все рассчитал верно, и потерявший в него веру Бэтмен не станет реанимировать зажигалку, в которой кончился бензин.